Заметки странствующего катехизатора

Как следует из любого путеводителя, первое упоминание о наличии укрепленного поселения на месте теперешнего Новгорода относится к 859 году. Факт, сам по себе вызывающий уважение: особенно учитывая что, по мнению специалистов, люди жили тут уже за два века до этого. Призванный в 862 на княжение Рюрик пришел явно не на пустое место, новгородское государство существовало и развивалось до него. Да и кому иначе было призвать варяга – для найма военачальника с дружиной требуется достойный и платежеспособный партнер, которым никак не могли быть кочевые племена.

Осознание этого факта сразу задает ту единственную историческую перспективу, внутри которой можно понять чудо возникновения и гибели северного русского государства, простиравшего свои владения от Прибалтики до Урала и имевшего крупнейшую европейскую столицу, в сравнении с которой Париж тех лет казался захудалым городишкой. Во всяком случае, именно так писал некий изумленный иностранец, добравшийся в те годы до северного окна в Европу, каковым до Питера и являлся Новгород. Новгородские купцы контролировали северную часть Днепровского и Волжского торговых путей, памятник Садко стоит в центре города. Официальная история сквозь зубы говорит о начатках демократии, каковыми было новгородское вече, в то время как при ближайшем рассмотрении мы с удивлением обнаруживаем полноценную демократическую республику. Жители пяти концов (районов) делегировали во власть наиболее авторитетных сограждан. Совет из 50 выборных представителей – чем не парламент – решал вопросы войны и мира, суда и торговли. Князя приглашали как наемного военачальника, если он не оправдывал доверия, то горожане с позором изгоняли его. Если терпел поражение, как некогда Владимир – помогали собственными финансами и ополчением. Жить в городе ни князь, ни дружина права не имели (варяги все-таки), а охотиться могли не ближе 60 верст от городской черты.

Скопировав демократическое устройство у древнегреческих государств (вспомним, кто основал Херсонес), древние новгородцы закономерно реализовали принцип контрактной армии. Вместо того, чтобы ставить “под ружье” собственных детей, развивали торговлю и ремесла, а для обороны нанимали скандинавских головорезов, не чуждых междоусобицы и братоубийства. Одному из них, Святополку, мы обязаны появлением сразу двух наших святых – Бориса и Глеба, злодейски им умерщвленных. Их младший брат, будущий равноапостольный князь Владимир, прогнал (не без помощи новгородцев) Святополка и сел в Киеве, на скрещении торговых путей. Когда его родной сын Ярослав (впоследствии Мудрый), посаженный князем в Новгород, дерзнул в 1014 г. недоплатить любящему отцу, тот немедленно начал собирать дружину для междоусобной разборки, однако в разгар приготовлений неожиданно умер при невыясненных до конца обстоятельствах.

Восстание 1136 года явилось одним из рубежных моментов в противостоянии городской и княжеской власти. Наемная охрана и тогда стремилась к власти, но горожане смогли дать достойный отпор диктатуре спецслужб. Сравнение княжеских документов до и после этой даты демонстрирует совсем другой тон: приказ сменяется ходатайством перед городскими властями. Кстати, выборным был не только министр обороны, новгородские архиереи также поставлялись горожанами, был даже случай, когда волей народа на кафедру взошел не клирик, а благочестивый ключник собора Святой Софии Алексий. Попробуйте представить такое в наши дни!

Расцвет республики пришелся на XII-XV века и был старательно забыт в трудах имперских историков. Скрывать было чего, население города достигало невиданной тогда цифры – 400 тысяч человек (для сравнения, сегодня – 217 тысяч). Земли – весь север Европы. Богатство – оцените плотность храмов на торговой стороне и мощь Кремля-Детинца на софийской. Международное влияние было таково, что свидетельства по истории города едва ли не более представлены в европейских источниках того времени. Господин Великий Новгород фактически возглавлял федерацию торговых городов (Псков, Смоленск, Полоцк, Ростов), “курируя” их экономическую деятельность, в то время как Рюриковичи отвечали за правопорядок и внешнюю политику. Аналогичную федерацию ганзейские купцы смогли создать лишь в XIV веке. Не дремала и культура – новгородский стиль в иконе, вышивке и ювелирных изделиях широко представлен в коллекции Грановитой палаты Новгородского Кремля, а про берестяные грамоты все мы наслышаны со школьных лет. Грамотность, кстати, была поголовная, подмастерья и простолюдины записками на бересте назначали встречи, а то и сочиняли на ней собственные толкования к Евангелию.

Куда же делся град Китеж Новгородской республики, как могло случиться, что мощное средневековое государство не просто пало, но и ушло в небытие, оставшись на странице учебника как маловразумительный пример случайной демократической мутации на стройном генеалогическом древе Рюриковичей? Причина банальна, историю пишут победители, а победителем в противостоянии оказывается тот, кто более централизован, жестче управляется, кто способен безжалостно отмобилизовать собственные человеческие ресурсы и, не испытывая о том особых угрызений, вымостить ими дорогу к своим целям. Как ни хотелось бы видеть толпы рабов бегущими перед “горсткой доблестных граждан”, в реальной жизни когорты манкуртов оказываются более бесстрашны и беспощадны. Им действительно нечего терять, и по этой причине вплоть до последней четверти XX века демократии трепетали перед тоталитарными режимами, сжигающими миллионы своих и чужих, дабы напоить коней в Сене или Рейне. Лишь научно-технический прогресс, сделавший полет свободной мысли реальной геополитической силой, смог изменить расстановку приоритетов, но тогда, в XV веке, никаких шансов у свободного Новгорода не было. На юге выросло и укрепилось вполне тоталитарное Московское княжество и передел власти не заставил себя ждать. Сначала из Новгорода были высланы все влиятельные бояре и купцы и заменены московскими. На этом проблема противостояния могла быть исчерпана, самостоятельность свою город фактически утратил уже в 70-е годы XV века. Тем более необъясним иррациональный геноцид, учиненный Иваном Грозным сто лет спустя. Тогда за день опричники топили от пятисот до полутора тысяч человек. Побоище продолжалось около десяти дней. Воды Волхова стали красными от крови и, по преданию, с тех пор не замерзают зимой. Воистину, причиной неоправданной бойни могла быть только психопатологическая ненависть последнего из Рюриковичей к самой памяти о свободе и демократии. Фактически, город был уничтожен. В XVI веке перепись насчитывает в нем всего 850 жителей (это после 400 тыс.!). Спустя триста лет, в 1862 при сооружении памятника Тысячелетию России (т.е. Рюрика, призванного в 862 г.) Ивану Грозному будет отказано в увековечении, своей национальной катастрофы новгородцы не забыли и по сей день.

Осознание погребенных руин позволяет понять перекос последующей конструкции. Род Рюриковичей пресекся, явно не выдержав Ивановых злодеяний, но последующие поколения правителей верно шли намеченным курсом. Циничное надругательство над индивидуальной свободой граждан стало неотъемлемой традицией русских правителей (“Посадских имать и на верфь!”) и расставаться с ней они как-то не торопятся. Новгороду же оказалась уготована судьба города – музея, где из двухметрового культурного слоя, как ростки невидимой грибницы прорастают древние храмы, величественно-красивые и, в массе своей, до сих пор заброшенные.

Ранним августовским утром Новгород встретил нас, как и положено – сильным ветром с озера Ильмень. Ветер чувствовался уже на вокзальной площади, не ожидавшие после московской жары такого оборота, мы спешно утеплялись, кто во что мог. Гораздо радушнее приняли нас в Юрьевом монастыре. Послушник Дмитрий, которого за лучащуюся доброту и душевное тепло все время хотелось назвать отцом, разместил нас в кельях Восточного корпуса (XVII век!), решил вопрос с доступом на кухню, кротко и бережно посветил нас в правила монастырского быта.

После первого впечатления от входа в монастырь через надвратную колокольню – творение Растрелли, после величественной простоты Георгиевского собора, история монастыря обступила нас белеными сводами келий, громыхнула кованными засовами, засветилась в скругленных переплетах низких окошек. Восточный корпус, где поселил нас Дмитрий, представляет изнутри длинный коридор, смотрящий на Волхов сквозь узкие бойницы окон. С другой стороны – кельи. Чтобы войти, надо пригнуться, двери тяжелые, из потемневшего дерева, если не считать лампочек и отопления, то за последнюю пару веков тут мало что изменилось.

Разместившись и позавтракав в монастырской трапезной (самообслуживание!), мы отправляемся в свое первое путешествие по Новгороду. Солнце и ветер. На купола Георгиевского собора больно смотреть, так сияют они в этот ранний час. Обойдя монастырь, выходим на берег Волхова. Ветер гонит на берег темно-кофейные илистые волны. Лезть в воду совсем не хочется. Хотя разговоры о купании и были одним из лейтмотивов нашей поездки, они им и так остались. Это нормально, будет еще один повод приехать снова.

Пройдя меньше километра по асфальтированной насыпи – единственной транспортной артерии среди новгородских болот – мы приходим к музею деревянной архитектуры Витославлицы. Собственно, начинается он почти от монастыря – деревянной мельницей и косым частоколом. Войдя на территорию, попадаем в сказку. Рассказывать про это трудно, надо смотреть. Капитальные деревянные дома зажиточных крестьян, амбары, рига, часовни и, конечно, изумительные в красоте северные русские храмы. Можно зайти внутрь, познакомиться с планировкой, обстановкой и предметами быта. Дома большие, можно сказать огромные. Новгородские крестьяне уже тогда стремились создать универсальное жилье, под одной крышей в два этажа собраны и жилая комната (одна на втором этаже, чтобы проще протопить), и сеновал, и скотный двор, и баня, и мастерская. Смотрительницы в национальных костюмах поясняют назначение предметов и предлагают котят. А на улице нас очень любят стрекозы. И, вообще, здесь очень красиво и солнечно.

Прямо у выхода с территории музея разбит небольшой рынок. Основной материал тут, дерево и береста. Неизменным спросом пользуются берестяные розы. Стоят они, конечно, много дольше настоящих, но вот везти их в поезде страшновато. Я как-то не рискнул, а девчонки взяли и благополучно довезли. Еще продают резные ложки из можжевельника, деревянные гребни, берестяных ангелов. Рынок явно работает на туристов, а мы садимся в подошедший, наконец, автобус и едем в самый центр Новгорода, к Кремлю.

Наша ближайшая задача, перекусить и встретить Александра, выпускника семинарии, которого наш друг, отец Сергий попросил сопровождать нас по Новгороду. Вопрос перекуса решается в недорогом (для москвичей) ресторанчике Ильмень прямо напротив Кремля. Однако, поев, народ сразу хочет отдохнуть. Ночь в поезде и правда была тяжелая. Что ж, бомжуем на травке у фонтана Садко, тем более, что до встречи с Александром еще почти час.

Мы успеваем выспаться, побродить по древним развалинам у крепостной стены, сфотографироваться на каменных ядрах, посидеть в сквере напротив Софийского собора и, наконец, у памятника Тысячелетию России нас подбирает бывший семинарист, а теперь уже студент Питерской Духовной Академии, Александр.

Он рассказывает нам о памятнике, добросовестно перечисляя персонажей верхнего яруса. Потом ведет нас в Софию. Храм очаровывает стремящимися ввысь объемами. Даже теперь, погрузившись в новгородское болото на два метра, он по-прежнему величественно высок.

Вверху, на хорах мы смотрим старые фотографии и чертежи, рассматриваем вблизи росписи, обращаем внимание на отверстия в стенах, по одной из версий они служили для усиления звука, но есть у специалистов и другие мнения.

Александр является алтарником храма. В духовную академию его направила новгородская епархия. Попутно узнаем, что священников в городе, а тем более по области, катастрофически не хватает. Москва и Петербург высасывают все более-менее активные людские ресурсы, на то же жаловался нам отец Алексей Шевчук из Твери. Из сохранившихся храмов также открыта лишь малая часть. Служить некому, да и те, что есть, не переполнены. Тем более важно служение таких подвижников как отец Сергий, находящий время и для непростых настоятельских забот, и для работы с молодежью, и для участия в патриотическо-краеведческой работе.